ЧУДОВИЩНО ДЛИННЫЙ ОБВМ... Персонаж Марсо-младшего был противоречивый и запутанный. Хотя в особняке понял, что не самый, конечно. Но так как четкой цели в итоге не имел, то постоянно приходилось возвращаться к характеру и прошлому, чтобы что-нибудь решить.
До пятнадцати лет - избалованный, единственный, любимый и последний возможный сын у папы (видели папу??? то-то же...) которому на момент рождения долгожданного дракончика было сто лет. Папа, ко всей своей драконистости, обладал стойкой ненавистью к низшим саламандрам и тем более всяким прочим созданиям, и по теории расового превосходства тоже детеныша отлично подготовил. Отказа, бессилия или вторых мест Луи прямо ни в чем не знал. Либидо тоже выросло, сеновалы горели, рельсы в узел загибал, за словом в карман не лез, ничего не боялся: подавал надежды.
В пятнадцать - вследствие всего перечисленного - попал в несчастный случай и убился насмерть. Тут на счастье пролетал мимо сам Морис де Набаррет со своей человеческой спутницей Эсме, и папа-Марсо скрипя клыками принял это неприемлемое общество в своем доме, чтобы детеныша починили. В процессе оказалось, что от пережитого ужаса больной никак не может принять огненный облик и забивается в угол (тогда еще не привык, наверное, к тому что фениксы неизбежно окружают), но и это тоже вылечили, чтобы, видимо, продлить себе удовольствие от папиных унижений. Только и тут подгадили - выздоровевший Луи заявил, что теперь больше всего на свете хочет стать врачом и спасать кого попало, а до кучи еще и поклялся Набаррету долгом жизни. Семья смирилась - ведь наследник единственный, любимый и пусть хоть сосиски продает, лишь бы радовался и не ломал забор. Через год Луи уехал в Баден, учиться шить и резать, и прямо стал гуманистом.
От разросшейся в среде университетских фениксов этой гуманности и остаточного консервативного драконьего патриотизма (с вкраплениями чести и доблести) в 39м году, как раз в едва восемнадцать, по дороге на учебу, увидев объявление о призыве на фронт - немедленно призвался. Служил два года, в саперном полку, и фельдшером, и вылезал под обстрел, и вообще все это остаточное достаточно сильно требовалось, но главное в том, что на войне открылось истинное уродливое лицо огненного рейха, перегибы на местах, жестокость на пути к великой цели, беспринципность и ложь режима. Лицо фельдшера-сапера медленно приобретало нехарактерную задумчивость, вредную для психики, а сон стал беспокойным. Белоруссия добила. Зимой 41го генеральского сынка, которому положено пасти госпитальную палатку, нашли вдалеке от тыла с дырой в боку замерзшим до неоперабельности, и с ужасом отправили в лучшие руки Бадена в красивой коробочке.
Ах, да, за год до ухода на фронт Луи узнал, что не сын своих родителей. То есть с папой вопросов не было - такого характерного сходства не во всех семьях найдешь, а вот мама его - оказалась девушка из Чистых семьи Венк, наших сюзеренов. Ребенка счастливый отец у нее отнял, а ее за отказ смириться и сотрудничать, скрутили, накачали, и в итоге забыли в психушке. Мать взбешенный Луи отыскал, перевел в лучшую клинику, за все платил, но всех участников записал подозреваемыми в негодяйстве мудаками. С семьей общаться перестал, домой приезжать тоже. Никому ничего не сказал. И вот, вернувшись с фронта и больничной койки, решил навестить маму-то. А маму усыпили как тихую безнадежную сумасшедшую по программе очистки нации. Никого ведь не остановит, что с ума ее свели лекарства и желание любить малыша. Сволочи, в общем - подумал Луи, и это горе добило.
Родители, начальники, сослуживцы, штаб - все лживые сволочи, служить фюреру - это постоянно жрать говно, совершать гнусности и стать лживой сволочью, иначе бондаж и психушка. Уклоняясь от психушки, напоследок Луи заехал задать пару вопросов - о подозрительно мерзком мироустройстве и происхождении матери - сюзерену Венку, где закономерно услышал - "Я тебя не понимаю. Держись своих. Верь фюреру. Не думай хуйни!" - в общем, даже не все рассказал, порвал ценностей, поставил крестов и вернулся в Баден, полный решимости открыть окружающим глаза на неприемлемость актуального рациона.
Наутро он уже обклеивал романтическими листовками стены университета, за каким занятием и был пойман профессором Витте, пристыжен и позван в Патриотическое Общество. Листовки пришлось снять и сжечь.
В Патриотическом Обществе скрывалась секта идейных гуманистов, которых не устраивало вот это вот все в огненном рейхе, и сам рейх в первую очередь. Там все друг друга понимали. Но как бы не совсем. Официально занимались правильной пропагандой, неофициально поддерживали таких же несчастных, узнавая их по утренним листовкам и неадекватно задумчивым лицам. Сам фюрер почтил инициативу (официальную ее часть, конечно) и приезжал в университет Читать Речь. Речь я стряс с фюрера для достоверности, но в общем ничего в ней Луи не тронуло. Политика, ложь, увертки. Жрать говно.
В это же время Марсо-младшего нашла его большая любовь. Такая большая, что ничего не было. Она - звезда патриотов, чистая-пречистая, вся с небесным лучом и никакого сеновала до свадьбы - Лейла была помолвлена с профессором Витте (разумеется, только для прикрытия профессора, в душе преданного своей страдающей в лагерях жене-славянке). Помолвка бесила чудовищно, динамо обескураживало, такой фигни с Марсо в жизни не было - в общем, в итоге он влюбился по уши. Пора было спросить отца, не доставит ли он сыну радости выгнать его из дома за женитьбу на фениксе.
И тут - счастье подрывника - привалило приглашение на прием в личный особняк Дроссельмайера. До отказа набитый фашистами по случаю годовщины реванша. Лучшее место и время для того, чтобы взорвать главного злодея, да?.. А значит, с папой надо не скандалить сходу, а использовать его имя и связи в целях проникновения как можно ближе и как можно более подготовленными. Луи заперся в кладовке и начал собирать и разбирать бомбы, и монтировать их запчасти в набор юного патриота.
Вообще, смешно быть давно уже перестало. Сопротивление злу ненасилием растворилось в воздухах, и возникла нужда в жертвах. ...Тут надо еще немного описать состав подрывной супергруппы, отправленной на Дело. Наш профессор, добрейшей души человек (крови дракона), любил свою семью и детей. Вообще всех детей наивного возраста. От этой любви за две недели до приема у фюрера он в несознанке пристрелил гестаповца, пинавшего младенцев, на глазах у меня и стороннего доктора Вереша, обслуживавшего пятый отдел. Пока мы с Витте слезами умиления смывали пепел в канавку, доктор сказал, что очень занят, и пропал. В пятом вообще занятые ребята, подумал я, но хорошо бы еще кого-нибудь пристрелить, это так освежает... Кроме, значит, ответственного педагога Витте, разочарованного мажора Марсо и нежного ангела Лейлы, белая роза и билет в один конец полагался фениксу Риязу, названому старшему брату ангела, и идейному врагу рейха. Как по традиции это уже оказалось заведено у нас, врагов рейха - Рияз никак не мог участвовать в жертвах и взрывах, и ушел в глухой отказ касательно плана с бомбой.
Мы повздорили. Казалось бы, надо - сожми зубы и херачь. С другой стороны, как херачить, если где фюрер, а где подозрительные студенты? Надо было как-то показаться ему, чтобы привык. Я сел и стал представлять себе, что бы мог написать дракон-патриот двадцати лет напрямую князю, вот тот, каким я мог бы вырасти, если бы. Через полчаса письмо было отправлено. Если коротко, там было - "Отчего, если драконы высшая кровь, у нас в капитуле сидит кто попало и как это терпеть?" Я выдохнул и пошел рассказывать Витте, что я дракон придумавший хитрость. Профессора, который и так был бледен, чуть не хватил удар: он очень старался держать образ патриотического наставника и моя политическая безграмотность его позорила. Чтобы реабилитироваться, он тут же дал мне правильный идеологически закаленный ответ, оказавшийся идеальным - по всему выходило, что Иньяс Дроссельмайер необыкновенный дракон и необыкновенный князь. Он умный, - да, я тоже надулся, - прозорливый, гибкий, сдержанный и все правильно делает. В отличие от некоторых. ...Я заподозревал, что влип.
Канцелярия фюрера ответила, что недурно было бы убрать из текста письма маты (черножопые обезьяны пишется через о, а шваль с маленькой буквы), и тогда ответ будет не очень воспитательным. Я уже жалел что вообще ввязался и желал письму этому провалиться, но конечно отступить не мог. Пришлось исправить и отправить. Краснея до кончика хвоста. Фюрер ответил, сдержанно так. Как Речь. Ну, немного добрее. И, вроде так, как будто бы надо снова отвечать. Я метался!.. во-первых, не разговаривай с жертвой. Во-вторых, со слишком умной. В-третьих, он негодяй и мне просто нечего сказать, кроме правды, и лучше не открывать кран. В-четвертых, руководство намекнуло, что даст отбой на взрыв лично фюрера, план изменился. А значит, лучше вообще скрыть способность читать, писать и иметь мнение. Надо было сливаться. Срочно.
Луи осилил несколько слов и отправил недавние случайные стихи про Хацапетовку и героизм, написанные после прочтения газет. Это была правда, более-менее общая и в ней не было поля для столкновения. Вроде как выкрутился... Но Иньяс не сьел финт, и ответил - тем же. Иньяс знал все о двадцати способах написания иероглифа Меч. Он написал в ответе стихи про правоту, правду, выбор, борьбу и вот это все. Надо было сливаться! Я вильнул на тему, что вроде как последнее слово за князем и ответить не успеть. Он не дал вильнуть и выдал - Пишите, пишите, я найду для вас время. Луи, конечно, выдохнул, ничего писать не стал и ушел в кладовку фасовать тротил. Нужно очень много хорошо упакованного тротила, если фюрер найдет на него несколько минут...
В особняке во время расстановки столов, надувания шариков и развешивания флагов, патриотическим обществом, еще теоретически согласным мараться, было рассовано компонентов на две бомбы и одну растяжку. По набору на этаж. В каждой щели торчал кусок таймера или какой-нибудь детонатор, в пазах батарей разделенные по цветам провода, в моей студенческой сумке никуда достаточно хорошо не влезшая взрывчатка и зарядное устройство. Предпоследний поступивший план гласил - взорвать курсантов: Лавиней, Морица, Кветислава, чтобы "фашисты знали, что то, что им дорого, не в безопасности". Тут опять всплыло, что профессор наш любит детей, фениксы гуманисты, а у Марсо остаточная драконья доблесть, и что-то не срасталось.
Если меня поймают и спросят "Зачем набил особняк взрывчаткой" - думал я, - буду прямо не знать, что ответить. "На всякий случай!" ...А вариант с салютом мы придумали с Витте одновременно. Если нас спалят раньше какой-нибудь акции - говорим, что все ради сюрприза, детали фейерверка. Если отказываемся от "акций" - действительно монтируем фейерверк. Надо ли говорить, что салюты я не умею, и должны были быть маленькие золотые фонтанчики, а ебануло в итоге как полторы бомбы, так, что я на балконе от неожиданности чуть сам не окосел?
Последний план гласил - делайте что хотите, взрывайте кого хотите или не взрывайте вовсе. Очевидно, что надо было найти достойного негодяя и фашиста, и жахнуть. Главное - не спутать с сопротивленцем в глубокой маскировке. Честно говоря, погуляв по мероприятию, я уже не бы уверен даже в папе. Психопат и секс-символ моего детства Эжен - выполнял все просьбы своего названого брата, отчего-то врага рейха. Прямо очевидный психопат Эверт бешено зыркал так, что у меня нагревались детонаторы в носках. Отличница и красавица Франческа отличалась задумчивым лицом, и это тоже настораживало. Старый знакомый Морис лицо имел не просто задумчивое, а аж грустное, и имел с меня вероятный долг - но по причине моей бесполезности, видимо, никак не покушался. На фюрера просто не хотелось смотреть, словно он как рентген сразу раскроет весь план, а я раскрою рот и покаюсь. Его я старался обходить по дуге, а когда не выходило, проваливаться под землю. Психопат и нулевик Маттиас ушатывался на работе и во что-то верил.
Даже он. Верить во что-то хотелось тоже.
А папа жег. Папа неистово жег. Луи смотрел на папу и страшно хотел быть на него похожим. Очень тяжело взрывать того, кто тебя так искренне любит. Вообще, тех, кто тебя любит, тяжеловато. Но надо?
В конце концов, мама же могла жить с нами практически рядом, смотреть как растет детеныш в хорошей семье не у чужих людей, не переть на танк, вызывая ответные жесткие меры!.. Причина ее беды не в рейхе или фашизме, а в общем полуфеодальном и шовинистическом строе. Но это не изменить, взорвав сортир! И перегибы, и лютый ад лагерей и школ можно изменить, только если за них взяться. А террор и героическая смерть в ледяном тазу вдруг начала казаться попыткой остаться в белом плаще. Развалить свою детскую мечту о независимой Фламмарии и не увидеть, как ее осколки в ошейниках встанут на колени перед какими-то крысами неважно какой расы. Кому могло прийти в голову взрывать смешного Кветислава или сироту Рене? Морица, который вообще не особо фашист? Еще немного, и мне бы могло. Кажется, кто-то при подготовке вечера слишком усердно занимался маскировочной пропагандой.
...Но цель? Я должен убивать каких-то идиотов, чтобы мои враги потом надели на меня и моих детей цепи, а я бы зато чувствовал себя не-мудаком? Молодец, все правильно сделал, душу свою спасал и чистую совесть? Охуеть план. А против него - эти безумные рыцари Либерте, и фюрер, который может говорить человеческим языком. Семья, любимая женщина, война на стороне своих, против тех, кто держит детей дуалов средним межу рабами и животными, и убивает, когда они становятся непригодны для использования. Из двух неправедных сторон с двумя прекрасными идеями прямо сейчас нужно было выбрать: если в 22.00 в особняке будет салют, все сопротивление узнает, что я провалился как герой и заслуживаю той же паршивой пули, что остальные.
Картинки и разговоры дальше туманные и несвязные. Под дождем в опустевшем дворе особняка мы репетировали Песню, и было круто. Постоянно приходилось вспоминать, что задумчивое лицо не подходит хору зайчиков, и надо петь бодрее и веселее. Хуле толку, я все равно уже на публичном выступлении как не попал в тональность, так и не смог ее поймать до конца экзекуции!.. но мы были вместе и настоящей сектой. В остальное время Рияз носился по своим птичьим делам и вздыхал, хотя мы и смогли очень метко поговорить о разнице в отношении к вассалитету. Разнице между долгом от рассудка и преданностью от сердца. Зачем я ввязался в этот разговор? Стало аж больно от того, что и вассалитета у меня тоже нет, а Венки сволочи, заставляющие своих Чистых рожать детей драконам и отдавать их! Так ведь?..
В комнате Кветислава поговорил с Лавинями. Анриетта удивляла про четверых последних подозреваемых на золотую саламандру, и рассказом о том как ее учитель ушибся о золотого корвинга на ритуале. Я мало знал о мире и магии, и было очень интересно. А вот к чему я видел золотое нечто на фронте, и двух обкуренных офицеров, его убивших - никто мне не мог сказать, и осталось неясным. Потом Рене куда-то ушел, и крепко забаррикадировавшись в комнате мы все-таки занялись массажем.. в дверь за несчастные пять минут кто-то ломился раз восемь. Возможно, хозяева.
Во дворе уже солнечно и дамы. Светский разговор о Джани! А Лейла лечит прикосновением так, что хлоп-хлоп хвостом и потом час как накуренный.
За Лейлой гоняется какой-то мистический мужик, Рене хочет убить его мать, ледяная тень, Рияз держится за голову и хочет подержаться за красотку Асунсьон, а мне папа велел опасаться фениксов, которые хотят чтобы я поехал с ним в Люмен! Вечеринка в разгаре, в общем... я решил, что пора браться за веселые коктейли и незаметно опустошить свои тайники. В джакузи с первой бомбой обосновался Рекордати, напротив сортира с бомбой номер два стояли курсанты в почетном фюрерском карауле, а третий этаж так обыскивали, что я еще долго не решался что-нибудь достать. И тут с профессором случилась живая здоровая жена радистка с чемоданом, и нездоровый инфаркт. А по этому поводу с ним случился реаниматор-фюрер.
Есть ли у людей понятие о долгах?..
Это неожиданное милосердие (ущипните меня, я не сплю?) усугубило наши горести, и в приступе раздачи долгов профессор отказался от помолвки с Лейлой. В свете нарисовавшейся его жены это выглядело не очень презентабельно для фройляйн. Надо было идти и спасать: любимая, на которой не можешь жениться, и любимая в беде, на которой можешь жениться - это совершенно два разных мира. Но генерала Марсо надо было как-то предупредить.
Пока я мешал на кухне красно-золотое Дыхание Дракона и всякие прочие Секреты Альмандина ("А можно мне - безалкогольное, и пожестче?.." - "А Вы точно про коктейли?)))" ), за моей спиной небезразличные товарищи провели операцию "Ромео Долбоеб" и в результате ко мне подошел отец и мрачно спросил не откажусь ли я, если сюзерен изволит желать чтобы я женился на его родственнице... Лейле! Воспылав внутренне, я же сам и утешал генерала, пока он переживал. Нет, не откажусь. Хлоп-хлоп. Рияз говорит, надо взорвать Маттиаса. Хрен его взорвешь, думаю я, и еще - если Африка будет и дальше юлить, нам и до детей не продержаться. Нам. С Лейлой, как бы. Почувствуй себя Африкой.
Спасибо за участие, господин Венк. Не за что, этого просил мой брат. Проклятые фашисты.
Сходил, для верности еще спросил Набаррета, не возражает ли сторона невесты. Сходил спросил, не возражает ли невеста. Она такая красивая и не возражает... К несчастью, вместо настоящей радости помрачнел и совсем опустился в моральную яму. Подрывнику хуже чем жена и семья - любимая нежная жена, которую только что обеспечили два как бы выдающихся фашиста. Я был так зол, раньше, когда думал, что ничего у нас не получится, что тут растерялся. Теперь за удовольствие убить негодяя, или максимум парочку - придется платить еще и ею! Теперь нарисовались на упоительном горизонте детеныши, и призрак их ужасающей судьбы при руководстве сопротивления, в благодать которого я после наших собственных подрывных планов никак не верил. Куда она такая?.. если у меня не выйдет? А если выйдет?
Кто защитит мою семью, если меня пришьют в рамках срыва южной кампании вместе с папой? Лейла подошла с глазами больше обычного, и показала колечко. Я не смотрел на колечко, я смотрел на нее как на смертницу, впервые в жизни. И правда, до этого дня мы весело смеялись, что умрем в один день по какому-нибудь обвинению, или на взрыве, да еще и не самым легким образом... а теперь Луи, словно общинник получивший наследство, расставаться и делиться вообще не собирался. Это свадебный подарок, - говорит Лейла, - нас поздравил фюрер. И улыбается, только, как обычно, не поймешь, сколько в в сияющей улыбке сарказма. Самая лучшая. Моя.
Наверняка, там много сарказма... Интересно, при чем здесь фюрер?
"И сейчас самое время плотнее сомкнуть ряды, чтобы бездна усилий, приложенных нами, до нас и ради нас, не пропала впустую. Чтобы дойти до конца и торжествовать, как того достойны мы, наши предки, и более всего – наши потомки..." Луи выбежал под дождь и замерз до дрожи, переживая недостаток мотивации. Хотелось обнимать, утешать и везти домой Лейлу, хотелось горящих сеновалов со случайными знакомыми и чтобы уже побыстрее расстреляли, пока я не скурвился до невозможности и не нагадил родине по-настоящему. Лучше умереть в канаве и позоре, чем приложить руку к... к чему? На юге жопа, это как-то стало очевидно. На востоке проблемы. Этот император устал и держится из последних сил, а значит, самое время говорить о своем противостоянии гнусному режиму.
Я так не могу. Не могу, чтобы мой протест помогал Им Там, врагам, которые никогда не перестанут бояться свободных драконов. Там ты всегда чужой. Большинство спят и видят видеть нас обколотыми или в клетках. Так нужно для блага мира. Нам всем нужно стать крысами - для блага мира. И если вот эта простая идея не детище Темной Госпожи - то мы уже превзошли ее в умении разрушать. Даже саламандры не братья друг другу... дракон Венк вытаскивал отца из мясорубки в Сахаре, когда виверна и человек хотели пустить его в расход. Даже сюзерену, видишь, на что-то не все равно. А вот друзьям из сопротивления насрать на дракона Валентина, который к ним безуспешно тут рвется со своей верностью и не дает взломать свою башку. Им всегда будет на нас насрать, и всегда будет нужно связать и подчинить. Я ненавижу их и презираю. Кажется, я слишком долго был фашистом, и ничего не понял в гуманизме. Схватив бумагу, сел прямо на пол и написал ответ про все это.
Это действительно должны были быть небольшие золотые фонтанчики, после исполнения патриотической песни. Я опустошил и сложил в пожизневку две из трех закладок, и профессор, полдня носивший заготовку в рюкзачке, пошел во двор жахнуть. А потом Луи сползал по стене открытого балкона, таращась на бьющие выше сосен заряды.
И думал - иногда стреляет не то и не так, как ожидаешь, но всегда тем, чем заряжено.
Еще думал - жаль, что фюрер не смотрит. Надо будет повторить.
...Надо все же взорвать нулевиков, слышу - вокруг уютно сидят патриоты Белой Розы, все давно затихло, - и это слова врагов. Сейчас, я только разберусь с сестрой... Поговорю с отцом. Дам в морду режиссеру. Пожелаю удачи Анриетте. Сестра плачет, хотя это против ее кукольной программы. Нужно спасать сестру.
Сумасшедший калейдоскоп, красные и золотые вспышки. Война - не для вас, говорит Ренар. Война не для белых роз, думаю я.
Сила там, где правда. Бомба не понадобится: мы будем отличным патриотическим обществом.
Стоя на крыльце, вижу как дракон Валентин уносится в ночь.
Наверху кричат. Слишком много предателей. Но будет еще больше.
Будет еще штаб, и лагеря, и всякое говно, и огонь выжигающий, и все, что я ощущаю, как обещание, несмотря на всю мою подозрительность: Валентин не мог выстрелить в Эжена, это на грани измены - и все-таки даже у них, обоих, есть еще один шанс.
...Любимая, этот негодяй делает себе преданных даже из пепла.
Отрывки из архива
"Выбираем мы правду лишь раз, а потом остается
Отвечать за ошибки и веру до самых седин.
Но запомните, друг мой, что тот, кто последним смеется,
Часто плачет, оставшись с собою один на один.
И никто до конца не докажет ни верность, ни честность.
Ни врагам, ни друзьям не доверить судьбы, как назло.
Так бывает порой, что злой рок - это просто любезность:
Не жалейте погибших во имя - им всем повезло.
Нас одно лишь бесстрастное время по чести рассудит
(Знает завтрашний день о вчерашнем все наверняка),
и любого, кто мнил себя вечным властителем судеб,
беззастенчиво ткнет мордой в лужу, как кроху-щенка.
Выбираем мы правду лишь раз, а потом остается
уберечь ее в мире, который коварен и лжив.
И не важно, что нынче противник над нами смеется.
Прав в итоге окажется тот, кто останется жив.
Князь Иньяс Либерте Дроссельмайер"
***
"- Так выходит, мятежник по имени Небо отдал жизнь за то, чтобы ты мог приблизиться ко мне на двадцать шагов?
- Да, император.
- А мои враги Сломанный Меч и Летящий Снег предали друг друга, чтобы ты смог подойти ко мне на десять шагов?..
- Да, император.
- Смерть в десяти шагах... Я думал об этом иероглифе. Есть двадцать способов его написания, и толкования. Меч в ножнах. Меч в руке. Меч в сердце. Сердце, которое и есть меч. Последний из них, знак высшего искусства - меча нет ни в руке, ни в сердце, и все же это именно он.
- Да, император.
- Как же твои сообщники узнают, что ты исполнил свою задачу?
- Флаг в руках посланника будет алым.
- А если нет?
- Флаг будет белым.
- Так каким будет флаг, человек из царства Цинь?
- На прощание Сломанный Меч нарисовал на песке ответ.
- Ответ?
- Он написал "Все под небесами"
- Все под небесами? Это ответ?
- Да, император. Тогда я не понял его..."
До пятнадцати лет - избалованный, единственный, любимый и последний возможный сын у папы (видели папу??? то-то же...) которому на момент рождения долгожданного дракончика было сто лет. Папа, ко всей своей драконистости, обладал стойкой ненавистью к низшим саламандрам и тем более всяким прочим созданиям, и по теории расового превосходства тоже детеныша отлично подготовил. Отказа, бессилия или вторых мест Луи прямо ни в чем не знал. Либидо тоже выросло, сеновалы горели, рельсы в узел загибал, за словом в карман не лез, ничего не боялся: подавал надежды.
В пятнадцать - вследствие всего перечисленного - попал в несчастный случай и убился насмерть. Тут на счастье пролетал мимо сам Морис де Набаррет со своей человеческой спутницей Эсме, и папа-Марсо скрипя клыками принял это неприемлемое общество в своем доме, чтобы детеныша починили. В процессе оказалось, что от пережитого ужаса больной никак не может принять огненный облик и забивается в угол (тогда еще не привык, наверное, к тому что фениксы неизбежно окружают), но и это тоже вылечили, чтобы, видимо, продлить себе удовольствие от папиных унижений. Только и тут подгадили - выздоровевший Луи заявил, что теперь больше всего на свете хочет стать врачом и спасать кого попало, а до кучи еще и поклялся Набаррету долгом жизни. Семья смирилась - ведь наследник единственный, любимый и пусть хоть сосиски продает, лишь бы радовался и не ломал забор. Через год Луи уехал в Баден, учиться шить и резать, и прямо стал гуманистом.
От разросшейся в среде университетских фениксов этой гуманности и остаточного консервативного драконьего патриотизма (с вкраплениями чести и доблести) в 39м году, как раз в едва восемнадцать, по дороге на учебу, увидев объявление о призыве на фронт - немедленно призвался. Служил два года, в саперном полку, и фельдшером, и вылезал под обстрел, и вообще все это остаточное достаточно сильно требовалось, но главное в том, что на войне открылось истинное уродливое лицо огненного рейха, перегибы на местах, жестокость на пути к великой цели, беспринципность и ложь режима. Лицо фельдшера-сапера медленно приобретало нехарактерную задумчивость, вредную для психики, а сон стал беспокойным. Белоруссия добила. Зимой 41го генеральского сынка, которому положено пасти госпитальную палатку, нашли вдалеке от тыла с дырой в боку замерзшим до неоперабельности, и с ужасом отправили в лучшие руки Бадена в красивой коробочке.
Ах, да, за год до ухода на фронт Луи узнал, что не сын своих родителей. То есть с папой вопросов не было - такого характерного сходства не во всех семьях найдешь, а вот мама его - оказалась девушка из Чистых семьи Венк, наших сюзеренов. Ребенка счастливый отец у нее отнял, а ее за отказ смириться и сотрудничать, скрутили, накачали, и в итоге забыли в психушке. Мать взбешенный Луи отыскал, перевел в лучшую клинику, за все платил, но всех участников записал подозреваемыми в негодяйстве мудаками. С семьей общаться перестал, домой приезжать тоже. Никому ничего не сказал. И вот, вернувшись с фронта и больничной койки, решил навестить маму-то. А маму усыпили как тихую безнадежную сумасшедшую по программе очистки нации. Никого ведь не остановит, что с ума ее свели лекарства и желание любить малыша. Сволочи, в общем - подумал Луи, и это горе добило.
Родители, начальники, сослуживцы, штаб - все лживые сволочи, служить фюреру - это постоянно жрать говно, совершать гнусности и стать лживой сволочью, иначе бондаж и психушка. Уклоняясь от психушки, напоследок Луи заехал задать пару вопросов - о подозрительно мерзком мироустройстве и происхождении матери - сюзерену Венку, где закономерно услышал - "Я тебя не понимаю. Держись своих. Верь фюреру. Не думай хуйни!" - в общем, даже не все рассказал, порвал ценностей, поставил крестов и вернулся в Баден, полный решимости открыть окружающим глаза на неприемлемость актуального рациона.
Наутро он уже обклеивал романтическими листовками стены университета, за каким занятием и был пойман профессором Витте, пристыжен и позван в Патриотическое Общество. Листовки пришлось снять и сжечь.
В Патриотическом Обществе скрывалась секта идейных гуманистов, которых не устраивало вот это вот все в огненном рейхе, и сам рейх в первую очередь. Там все друг друга понимали. Но как бы не совсем. Официально занимались правильной пропагандой, неофициально поддерживали таких же несчастных, узнавая их по утренним листовкам и неадекватно задумчивым лицам. Сам фюрер почтил инициативу (официальную ее часть, конечно) и приезжал в университет Читать Речь. Речь я стряс с фюрера для достоверности, но в общем ничего в ней Луи не тронуло. Политика, ложь, увертки. Жрать говно.
В это же время Марсо-младшего нашла его большая любовь. Такая большая, что ничего не было. Она - звезда патриотов, чистая-пречистая, вся с небесным лучом и никакого сеновала до свадьбы - Лейла была помолвлена с профессором Витте (разумеется, только для прикрытия профессора, в душе преданного своей страдающей в лагерях жене-славянке). Помолвка бесила чудовищно, динамо обескураживало, такой фигни с Марсо в жизни не было - в общем, в итоге он влюбился по уши. Пора было спросить отца, не доставит ли он сыну радости выгнать его из дома за женитьбу на фениксе.
И тут - счастье подрывника - привалило приглашение на прием в личный особняк Дроссельмайера. До отказа набитый фашистами по случаю годовщины реванша. Лучшее место и время для того, чтобы взорвать главного злодея, да?.. А значит, с папой надо не скандалить сходу, а использовать его имя и связи в целях проникновения как можно ближе и как можно более подготовленными. Луи заперся в кладовке и начал собирать и разбирать бомбы, и монтировать их запчасти в набор юного патриота.
Вообще, смешно быть давно уже перестало. Сопротивление злу ненасилием растворилось в воздухах, и возникла нужда в жертвах. ...Тут надо еще немного описать состав подрывной супергруппы, отправленной на Дело. Наш профессор, добрейшей души человек (крови дракона), любил свою семью и детей. Вообще всех детей наивного возраста. От этой любви за две недели до приема у фюрера он в несознанке пристрелил гестаповца, пинавшего младенцев, на глазах у меня и стороннего доктора Вереша, обслуживавшего пятый отдел. Пока мы с Витте слезами умиления смывали пепел в канавку, доктор сказал, что очень занят, и пропал. В пятом вообще занятые ребята, подумал я, но хорошо бы еще кого-нибудь пристрелить, это так освежает... Кроме, значит, ответственного педагога Витте, разочарованного мажора Марсо и нежного ангела Лейлы, белая роза и билет в один конец полагался фениксу Риязу, названому старшему брату ангела, и идейному врагу рейха. Как по традиции это уже оказалось заведено у нас, врагов рейха - Рияз никак не мог участвовать в жертвах и взрывах, и ушел в глухой отказ касательно плана с бомбой.
Мы повздорили. Казалось бы, надо - сожми зубы и херачь. С другой стороны, как херачить, если где фюрер, а где подозрительные студенты? Надо было как-то показаться ему, чтобы привык. Я сел и стал представлять себе, что бы мог написать дракон-патриот двадцати лет напрямую князю, вот тот, каким я мог бы вырасти, если бы. Через полчаса письмо было отправлено. Если коротко, там было - "Отчего, если драконы высшая кровь, у нас в капитуле сидит кто попало и как это терпеть?" Я выдохнул и пошел рассказывать Витте, что я дракон придумавший хитрость. Профессора, который и так был бледен, чуть не хватил удар: он очень старался держать образ патриотического наставника и моя политическая безграмотность его позорила. Чтобы реабилитироваться, он тут же дал мне правильный идеологически закаленный ответ, оказавшийся идеальным - по всему выходило, что Иньяс Дроссельмайер необыкновенный дракон и необыкновенный князь. Он умный, - да, я тоже надулся, - прозорливый, гибкий, сдержанный и все правильно делает. В отличие от некоторых. ...Я заподозревал, что влип.
Канцелярия фюрера ответила, что недурно было бы убрать из текста письма маты (черножопые обезьяны пишется через о, а шваль с маленькой буквы), и тогда ответ будет не очень воспитательным. Я уже жалел что вообще ввязался и желал письму этому провалиться, но конечно отступить не мог. Пришлось исправить и отправить. Краснея до кончика хвоста. Фюрер ответил, сдержанно так. Как Речь. Ну, немного добрее. И, вроде так, как будто бы надо снова отвечать. Я метался!.. во-первых, не разговаривай с жертвой. Во-вторых, со слишком умной. В-третьих, он негодяй и мне просто нечего сказать, кроме правды, и лучше не открывать кран. В-четвертых, руководство намекнуло, что даст отбой на взрыв лично фюрера, план изменился. А значит, лучше вообще скрыть способность читать, писать и иметь мнение. Надо было сливаться. Срочно.
Луи осилил несколько слов и отправил недавние случайные стихи про Хацапетовку и героизм, написанные после прочтения газет. Это была правда, более-менее общая и в ней не было поля для столкновения. Вроде как выкрутился... Но Иньяс не сьел финт, и ответил - тем же. Иньяс знал все о двадцати способах написания иероглифа Меч. Он написал в ответе стихи про правоту, правду, выбор, борьбу и вот это все. Надо было сливаться! Я вильнул на тему, что вроде как последнее слово за князем и ответить не успеть. Он не дал вильнуть и выдал - Пишите, пишите, я найду для вас время. Луи, конечно, выдохнул, ничего писать не стал и ушел в кладовку фасовать тротил. Нужно очень много хорошо упакованного тротила, если фюрер найдет на него несколько минут...
В особняке во время расстановки столов, надувания шариков и развешивания флагов, патриотическим обществом, еще теоретически согласным мараться, было рассовано компонентов на две бомбы и одну растяжку. По набору на этаж. В каждой щели торчал кусок таймера или какой-нибудь детонатор, в пазах батарей разделенные по цветам провода, в моей студенческой сумке никуда достаточно хорошо не влезшая взрывчатка и зарядное устройство. Предпоследний поступивший план гласил - взорвать курсантов: Лавиней, Морица, Кветислава, чтобы "фашисты знали, что то, что им дорого, не в безопасности". Тут опять всплыло, что профессор наш любит детей, фениксы гуманисты, а у Марсо остаточная драконья доблесть, и что-то не срасталось.
Если меня поймают и спросят "Зачем набил особняк взрывчаткой" - думал я, - буду прямо не знать, что ответить. "На всякий случай!" ...А вариант с салютом мы придумали с Витте одновременно. Если нас спалят раньше какой-нибудь акции - говорим, что все ради сюрприза, детали фейерверка. Если отказываемся от "акций" - действительно монтируем фейерверк. Надо ли говорить, что салюты я не умею, и должны были быть маленькие золотые фонтанчики, а ебануло в итоге как полторы бомбы, так, что я на балконе от неожиданности чуть сам не окосел?
Последний план гласил - делайте что хотите, взрывайте кого хотите или не взрывайте вовсе. Очевидно, что надо было найти достойного негодяя и фашиста, и жахнуть. Главное - не спутать с сопротивленцем в глубокой маскировке. Честно говоря, погуляв по мероприятию, я уже не бы уверен даже в папе. Психопат и секс-символ моего детства Эжен - выполнял все просьбы своего названого брата, отчего-то врага рейха. Прямо очевидный психопат Эверт бешено зыркал так, что у меня нагревались детонаторы в носках. Отличница и красавица Франческа отличалась задумчивым лицом, и это тоже настораживало. Старый знакомый Морис лицо имел не просто задумчивое, а аж грустное, и имел с меня вероятный долг - но по причине моей бесполезности, видимо, никак не покушался. На фюрера просто не хотелось смотреть, словно он как рентген сразу раскроет весь план, а я раскрою рот и покаюсь. Его я старался обходить по дуге, а когда не выходило, проваливаться под землю. Психопат и нулевик Маттиас ушатывался на работе и во что-то верил.
Даже он. Верить во что-то хотелось тоже.
А папа жег. Папа неистово жег. Луи смотрел на папу и страшно хотел быть на него похожим. Очень тяжело взрывать того, кто тебя так искренне любит. Вообще, тех, кто тебя любит, тяжеловато. Но надо?
В конце концов, мама же могла жить с нами практически рядом, смотреть как растет детеныш в хорошей семье не у чужих людей, не переть на танк, вызывая ответные жесткие меры!.. Причина ее беды не в рейхе или фашизме, а в общем полуфеодальном и шовинистическом строе. Но это не изменить, взорвав сортир! И перегибы, и лютый ад лагерей и школ можно изменить, только если за них взяться. А террор и героическая смерть в ледяном тазу вдруг начала казаться попыткой остаться в белом плаще. Развалить свою детскую мечту о независимой Фламмарии и не увидеть, как ее осколки в ошейниках встанут на колени перед какими-то крысами неважно какой расы. Кому могло прийти в голову взрывать смешного Кветислава или сироту Рене? Морица, который вообще не особо фашист? Еще немного, и мне бы могло. Кажется, кто-то при подготовке вечера слишком усердно занимался маскировочной пропагандой.
...Но цель? Я должен убивать каких-то идиотов, чтобы мои враги потом надели на меня и моих детей цепи, а я бы зато чувствовал себя не-мудаком? Молодец, все правильно сделал, душу свою спасал и чистую совесть? Охуеть план. А против него - эти безумные рыцари Либерте, и фюрер, который может говорить человеческим языком. Семья, любимая женщина, война на стороне своих, против тех, кто держит детей дуалов средним межу рабами и животными, и убивает, когда они становятся непригодны для использования. Из двух неправедных сторон с двумя прекрасными идеями прямо сейчас нужно было выбрать: если в 22.00 в особняке будет салют, все сопротивление узнает, что я провалился как герой и заслуживаю той же паршивой пули, что остальные.
Картинки и разговоры дальше туманные и несвязные. Под дождем в опустевшем дворе особняка мы репетировали Песню, и было круто. Постоянно приходилось вспоминать, что задумчивое лицо не подходит хору зайчиков, и надо петь бодрее и веселее. Хуле толку, я все равно уже на публичном выступлении как не попал в тональность, так и не смог ее поймать до конца экзекуции!.. но мы были вместе и настоящей сектой. В остальное время Рияз носился по своим птичьим делам и вздыхал, хотя мы и смогли очень метко поговорить о разнице в отношении к вассалитету. Разнице между долгом от рассудка и преданностью от сердца. Зачем я ввязался в этот разговор? Стало аж больно от того, что и вассалитета у меня тоже нет, а Венки сволочи, заставляющие своих Чистых рожать детей драконам и отдавать их! Так ведь?..
В комнате Кветислава поговорил с Лавинями. Анриетта удивляла про четверых последних подозреваемых на золотую саламандру, и рассказом о том как ее учитель ушибся о золотого корвинга на ритуале. Я мало знал о мире и магии, и было очень интересно. А вот к чему я видел золотое нечто на фронте, и двух обкуренных офицеров, его убивших - никто мне не мог сказать, и осталось неясным. Потом Рене куда-то ушел, и крепко забаррикадировавшись в комнате мы все-таки занялись массажем.. в дверь за несчастные пять минут кто-то ломился раз восемь. Возможно, хозяева.
Во дворе уже солнечно и дамы. Светский разговор о Джани! А Лейла лечит прикосновением так, что хлоп-хлоп хвостом и потом час как накуренный.
За Лейлой гоняется какой-то мистический мужик, Рене хочет убить его мать, ледяная тень, Рияз держится за голову и хочет подержаться за красотку Асунсьон, а мне папа велел опасаться фениксов, которые хотят чтобы я поехал с ним в Люмен! Вечеринка в разгаре, в общем... я решил, что пора браться за веселые коктейли и незаметно опустошить свои тайники. В джакузи с первой бомбой обосновался Рекордати, напротив сортира с бомбой номер два стояли курсанты в почетном фюрерском карауле, а третий этаж так обыскивали, что я еще долго не решался что-нибудь достать. И тут с профессором случилась живая здоровая жена радистка с чемоданом, и нездоровый инфаркт. А по этому поводу с ним случился реаниматор-фюрер.
Есть ли у людей понятие о долгах?..
Это неожиданное милосердие (ущипните меня, я не сплю?) усугубило наши горести, и в приступе раздачи долгов профессор отказался от помолвки с Лейлой. В свете нарисовавшейся его жены это выглядело не очень презентабельно для фройляйн. Надо было идти и спасать: любимая, на которой не можешь жениться, и любимая в беде, на которой можешь жениться - это совершенно два разных мира. Но генерала Марсо надо было как-то предупредить.
Пока я мешал на кухне красно-золотое Дыхание Дракона и всякие прочие Секреты Альмандина ("А можно мне - безалкогольное, и пожестче?.." - "А Вы точно про коктейли?)))" ), за моей спиной небезразличные товарищи провели операцию "Ромео Долбоеб" и в результате ко мне подошел отец и мрачно спросил не откажусь ли я, если сюзерен изволит желать чтобы я женился на его родственнице... Лейле! Воспылав внутренне, я же сам и утешал генерала, пока он переживал. Нет, не откажусь. Хлоп-хлоп. Рияз говорит, надо взорвать Маттиаса. Хрен его взорвешь, думаю я, и еще - если Африка будет и дальше юлить, нам и до детей не продержаться. Нам. С Лейлой, как бы. Почувствуй себя Африкой.
Спасибо за участие, господин Венк. Не за что, этого просил мой брат. Проклятые фашисты.
Сходил, для верности еще спросил Набаррета, не возражает ли сторона невесты. Сходил спросил, не возражает ли невеста. Она такая красивая и не возражает... К несчастью, вместо настоящей радости помрачнел и совсем опустился в моральную яму. Подрывнику хуже чем жена и семья - любимая нежная жена, которую только что обеспечили два как бы выдающихся фашиста. Я был так зол, раньше, когда думал, что ничего у нас не получится, что тут растерялся. Теперь за удовольствие убить негодяя, или максимум парочку - придется платить еще и ею! Теперь нарисовались на упоительном горизонте детеныши, и призрак их ужасающей судьбы при руководстве сопротивления, в благодать которого я после наших собственных подрывных планов никак не верил. Куда она такая?.. если у меня не выйдет? А если выйдет?
Кто защитит мою семью, если меня пришьют в рамках срыва южной кампании вместе с папой? Лейла подошла с глазами больше обычного, и показала колечко. Я не смотрел на колечко, я смотрел на нее как на смертницу, впервые в жизни. И правда, до этого дня мы весело смеялись, что умрем в один день по какому-нибудь обвинению, или на взрыве, да еще и не самым легким образом... а теперь Луи, словно общинник получивший наследство, расставаться и делиться вообще не собирался. Это свадебный подарок, - говорит Лейла, - нас поздравил фюрер. И улыбается, только, как обычно, не поймешь, сколько в в сияющей улыбке сарказма. Самая лучшая. Моя.
Наверняка, там много сарказма... Интересно, при чем здесь фюрер?
"И сейчас самое время плотнее сомкнуть ряды, чтобы бездна усилий, приложенных нами, до нас и ради нас, не пропала впустую. Чтобы дойти до конца и торжествовать, как того достойны мы, наши предки, и более всего – наши потомки..." Луи выбежал под дождь и замерз до дрожи, переживая недостаток мотивации. Хотелось обнимать, утешать и везти домой Лейлу, хотелось горящих сеновалов со случайными знакомыми и чтобы уже побыстрее расстреляли, пока я не скурвился до невозможности и не нагадил родине по-настоящему. Лучше умереть в канаве и позоре, чем приложить руку к... к чему? На юге жопа, это как-то стало очевидно. На востоке проблемы. Этот император устал и держится из последних сил, а значит, самое время говорить о своем противостоянии гнусному режиму.
Я так не могу. Не могу, чтобы мой протест помогал Им Там, врагам, которые никогда не перестанут бояться свободных драконов. Там ты всегда чужой. Большинство спят и видят видеть нас обколотыми или в клетках. Так нужно для блага мира. Нам всем нужно стать крысами - для блага мира. И если вот эта простая идея не детище Темной Госпожи - то мы уже превзошли ее в умении разрушать. Даже саламандры не братья друг другу... дракон Венк вытаскивал отца из мясорубки в Сахаре, когда виверна и человек хотели пустить его в расход. Даже сюзерену, видишь, на что-то не все равно. А вот друзьям из сопротивления насрать на дракона Валентина, который к ним безуспешно тут рвется со своей верностью и не дает взломать свою башку. Им всегда будет на нас насрать, и всегда будет нужно связать и подчинить. Я ненавижу их и презираю. Кажется, я слишком долго был фашистом, и ничего не понял в гуманизме. Схватив бумагу, сел прямо на пол и написал ответ про все это.
Это действительно должны были быть небольшие золотые фонтанчики, после исполнения патриотической песни. Я опустошил и сложил в пожизневку две из трех закладок, и профессор, полдня носивший заготовку в рюкзачке, пошел во двор жахнуть. А потом Луи сползал по стене открытого балкона, таращась на бьющие выше сосен заряды.
И думал - иногда стреляет не то и не так, как ожидаешь, но всегда тем, чем заряжено.
Еще думал - жаль, что фюрер не смотрит. Надо будет повторить.
...Надо все же взорвать нулевиков, слышу - вокруг уютно сидят патриоты Белой Розы, все давно затихло, - и это слова врагов. Сейчас, я только разберусь с сестрой... Поговорю с отцом. Дам в морду режиссеру. Пожелаю удачи Анриетте. Сестра плачет, хотя это против ее кукольной программы. Нужно спасать сестру.
Сумасшедший калейдоскоп, красные и золотые вспышки. Война - не для вас, говорит Ренар. Война не для белых роз, думаю я.
Сила там, где правда. Бомба не понадобится: мы будем отличным патриотическим обществом.
Стоя на крыльце, вижу как дракон Валентин уносится в ночь.
Наверху кричат. Слишком много предателей. Но будет еще больше.
Будет еще штаб, и лагеря, и всякое говно, и огонь выжигающий, и все, что я ощущаю, как обещание, несмотря на всю мою подозрительность: Валентин не мог выстрелить в Эжена, это на грани измены - и все-таки даже у них, обоих, есть еще один шанс.
...Любимая, этот негодяй делает себе преданных даже из пепла.
Отрывки из архива
"Поезд на Хацапетовку
Тьма на востоке - летние ночи тёмны -
И на восток летит, разрезая тень,
Солнечный луч, сверкающий, переломный,
Солнцу навстречу: день, укротивший день.
Рыцари дня против измен бессильны,
Но из руин пеплу взмывают вслед -
Тридцать и две пары бесстрашных крыльев.
Тридцать и два - сердца, несущих свет.
Время идет тропами смертной тени...
Тем ли дрожать, кто навека - огонь?
Август, шестое. Доблести нет забвенья.
Алый восход раскрыл им свою ладонь.
Не показать лишь слабости перед нею!
Не замереть лишь - всполохом на стерне...
Перед рассветом ночи всего темнее:
Значит, рассвет
взрывает их
тем
верней.
Луи Марсо, Баден"
Тьма на востоке - летние ночи тёмны -
И на восток летит, разрезая тень,
Солнечный луч, сверкающий, переломный,
Солнцу навстречу: день, укротивший день.
Рыцари дня против измен бессильны,
Но из руин пеплу взмывают вслед -
Тридцать и две пары бесстрашных крыльев.
Тридцать и два - сердца, несущих свет.
Время идет тропами смертной тени...
Тем ли дрожать, кто навека - огонь?
Август, шестое. Доблести нет забвенья.
Алый восход раскрыл им свою ладонь.
Не показать лишь слабости перед нею!
Не замереть лишь - всполохом на стерне...
Перед рассветом ночи всего темнее:
Значит, рассвет
взрывает их
тем
верней.
Луи Марсо, Баден"
"Выбираем мы правду лишь раз, а потом остается
Отвечать за ошибки и веру до самых седин.
Но запомните, друг мой, что тот, кто последним смеется,
Часто плачет, оставшись с собою один на один.
И никто до конца не докажет ни верность, ни честность.
Ни врагам, ни друзьям не доверить судьбы, как назло.
Так бывает порой, что злой рок - это просто любезность:
Не жалейте погибших во имя - им всем повезло.
Нас одно лишь бесстрастное время по чести рассудит
(Знает завтрашний день о вчерашнем все наверняка),
и любого, кто мнил себя вечным властителем судеб,
беззастенчиво ткнет мордой в лужу, как кроху-щенка.
Выбираем мы правду лишь раз, а потом остается
уберечь ее в мире, который коварен и лжив.
И не важно, что нынче противник над нами смеется.
Прав в итоге окажется тот, кто останется жив.
Князь Иньяс Либерте Дроссельмайер"
"В благодарность за послание,
Первому из Драконов
и Бхагават-гите.
***
Я полюбил арийский эпос,
Но это длинный разговор.
В посланье вашем, словно крепость
В напитке, терпком до сих пор -
Я вижу спрятанный укор.
...Вот бой, вот вечный колесничий.
Вот брат на брата, насмерть, пли.
И в этой тьме двойных обличий
Прав воин - если прав возничий,
И тем оправдан у земли.
Но среди всех, кто в солнце слепнет,
Среди увечных и больных,
Среди щедрот и благолепий,
Я вижу - одолевших цепи.
И ставку делаю - на них.
Иной попробует отраву,
И углядит тенета лжи -
Но, не оставив след кровавый,
Он никогда не будет правым
И никогда не будет жив.
Трудней - сквозь морок пеленою
Лететь без жалоб и интриг,
Стрелу пуская за стрелою:
И навсегда вручить поводья,
Тому, в ком видишь этот лик.
Предел надежды и отваги,
Предел неспящих на посту -
Вот компас ваш и ваши флаги.
...Так тот, кто прав не на бумаге,
Всегда шагает за черту,
На миг и вечность, в полной мере,
Покуда верит тот, кто верен..."
Первому из Драконов
и Бхагават-гите.
***
Я полюбил арийский эпос,
Но это длинный разговор.
В посланье вашем, словно крепость
В напитке, терпком до сих пор -
Я вижу спрятанный укор.
...Вот бой, вот вечный колесничий.
Вот брат на брата, насмерть, пли.
И в этой тьме двойных обличий
Прав воин - если прав возничий,
И тем оправдан у земли.
Но среди всех, кто в солнце слепнет,
Среди увечных и больных,
Среди щедрот и благолепий,
Я вижу - одолевших цепи.
И ставку делаю - на них.
Иной попробует отраву,
И углядит тенета лжи -
Но, не оставив след кровавый,
Он никогда не будет правым
И никогда не будет жив.
Трудней - сквозь морок пеленою
Лететь без жалоб и интриг,
Стрелу пуская за стрелою:
И навсегда вручить поводья,
Тому, в ком видишь этот лик.
Предел надежды и отваги,
Предел неспящих на посту -
Вот компас ваш и ваши флаги.
...Так тот, кто прав не на бумаге,
Всегда шагает за черту,
На миг и вечность, в полной мере,
Покуда верит тот, кто верен..."
***
"- Так выходит, мятежник по имени Небо отдал жизнь за то, чтобы ты мог приблизиться ко мне на двадцать шагов?
- Да, император.
- А мои враги Сломанный Меч и Летящий Снег предали друг друга, чтобы ты смог подойти ко мне на десять шагов?..
- Да, император.
- Смерть в десяти шагах... Я думал об этом иероглифе. Есть двадцать способов его написания, и толкования. Меч в ножнах. Меч в руке. Меч в сердце. Сердце, которое и есть меч. Последний из них, знак высшего искусства - меча нет ни в руке, ни в сердце, и все же это именно он.
- Да, император.
- Как же твои сообщники узнают, что ты исполнил свою задачу?
- Флаг в руках посланника будет алым.
- А если нет?
- Флаг будет белым.
- Так каким будет флаг, человек из царства Цинь?
- На прощание Сломанный Меч нарисовал на песке ответ.
- Ответ?
- Он написал "Все под небесами"
- Все под небесами? Это ответ?
- Да, император. Тогда я не понял его..."
-
-
22.09.2015 в 23:54-
-
23.09.2015 в 00:51Прямо очевидный психопат Эверт бешено зыркал так, что у меня нагревались детонаторы в носках.
-
-
23.09.2015 в 10:44Больше сараев надо было сжигать)
-
-
23.09.2015 в 12:50Ева Шварц, ну это только раз было, когда я вскрылся перед выступлением и шел по лестнице обвешанный, и с чипованными батарейками где попало, а вы мне навстречу. Но зыркал ты все время!
kap_el, извини, что мало про тебя, рука бойца устала - это ж целый роман)) но я все помню!
-
-
23.09.2015 в 13:16-
-
19.02.2024 в 19:12Have a look at these most effective practices for website advertising:
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Prodvizhenie-novostnogo-sajta-ssylkami-120293-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Prodvizhenie-ssylkami-835354-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Prodvizhenie-sajta-v-gugl-874832-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Optimizaciya-sajta-pod-poiskovye-sistemy-126193-12-05
https://telegra.ph/Prodvizhenie-sajta-ssylkami-Obratnye-ssylki-367971-12-05
If intrigued, produce to PM and ebook early obtain
-
-
29.02.2024 в 11:37Посетите также мою страничку
transcribe.frick.org/wiki/Prime_10_Mistakes_On_... открытие счета в иностранном банке за пределами территории рф
33490-+